Еще немного про Гьюки-Умевакамару.
ТЕКСТАлая кровь на белом снегу. Ее так много, что снег растапливается, мешается с ней, горячей, пахнущей железом. Куски мяса и клочья кожи раскиданы повсюду, по белоснежному ковру. Умевака потягивается, почти ложась в этот снег, весь отдаваясь ощущению убийства, чужого страха и крови. Внутри него продолжает странно, отчаянно болеть. Но эти смерти заглушат тоску. День, два - он же убил вассалов вражеского рода. Это утолит его жажду, хотя и не надолго.
За то время, пока он, Гьюки, жил в горах, старик успел спятить и сдохнуть. Как жаль - Умевака не видел его лица ни разу, но миллион раз представлял, как своей рукой отсечет ему голову. И кровь - красная-красная - водопадом хлынет из ровного среза.
Потом... Гьюки в своих мыслях переламывал ему хребет одним ударом, отрывал голову огромными черными лапами, раскидывая повсюду куски одежды и ещё живой, кровавой плоти.
Скольких он убил за то время, пока этот выродок успел состариться и закончить свой никчемный век? Скольких сожрал, путаясь в ощущениях, в том, насколько человеком и насколько зверем он был?
В конце концов, его врага тоже съели кошмары. Навязчивые кошмары о том, как он потеряет свое власть и влияние. О том, как всё, чего он добивался таким трудом и такими жертвами, отберет кто-нибудь более молодой и сильный.
Умевакамару вспомнил неожиданно, что хотел спасти свою мать. Она умерла ещё раньше старика. Как она улыбалась сыну и говорила, что никогда не оставит.
Гьюки глухо рассмеялся, внутри омерзительно заныло.
Он протянул вперед лапу - огромную клешню, и увидел, как его меч вошел глубоко в дерево. У него оставались обычные - человеческие руки. С каждым днем Умевакамару довлел над этим телом и сознанием. С каждым днем Гьюки помогал ему забывать и вражеский род, и его человеческую мать - все, что было.
Гьюки не знал других разумных екаев, кроме тэнгу с горы Курама. Но тот никогда не был человеком - тэнгу рождались, как отдельный вид, вырастали и долго жили. Они понятия не имели о проблемах людей и их страданиях. Человек был для них гостем на горе.
Они не знали этого голода. Не знали бесконечного, рвущего на части страдания. Он мог утолить его на время - в ту пору, когда пожирал людей и мелких екаев. Он сражался и с более сильными - не запоминая их имен и лиц, не ведая их историй.
Умевакамару порой забывал совершенно все о себе - он шел на вершину горы, вполне довольный своей добычей, как сытый хищник. И Гьюки входил в свой храм, ощущая аромат свежих цветов, которые глупые послушники приносили жестокому "ками", задабривая его.
Ёкай никогда не нападал на таких. Они приносили ему бесполезную сейчас человеческую еду, сакэ и цветы. Он усмехался, стоя за задней стеной храма, глядя на все эти приношения.
У него не было противников, не было того, кого он мог бы назвать врагом.
Старые враги из прошлой жизни постепенно забывались - они умирали, они дряхлели, и вот уже внуки их рассыпались по стране, затерявшись в безвестии, обозначая конец всему роду.
И сам Умевакамару, даже если чудом дожил бы до седин, нынче умер бы - недолог человеческий век.
Для Гьюки не было времени, не было другого мира, кроме высокой горы с храмом на вершине.
Бренность деяний земных обрела непреложность закона.
Разом поблекла листва на деревьях сяра в час успенья —
Неотвратимо грядет увяданье, сменяя цветенье.
Так же недолог был век закосневших во зле и гордыне —
Снам быстротечных ночей уподобились многие ныне.
Сколько могучих владык, беспощадных, не ведавших страха,
Ныне ушло без следа — горстка ветром влекомого праха!
)