Кровь моя холодна. Холод её лютей Реки, промерзшей до дна. (с)
Ох-ох, фнфк по нашей "модерн-линии".
С ангстом, мелким Шгнц и немножк намек на пейринг и все такое.
За ангст уже пошел на крышу.)
ТекстЧем-то знакомая дорога сейчас очень пыльная. Под копытами коня сухая земля взметывается ввысь. Остается клубами в воздухе, висит в нем тяжело и странно.
Как было бы легко, будь это бой. Он убил бы каждого врага, он сам бы встал под разящий меч, он растоптал бы их всех, уничтожил, разорвал бы их голыми руками на части.
Будь это чужие интриги, он бы разобрался в их сути, нанял нужных людей, отправился бы на переговоры и вывел бы все так, как нужно.
Будь это гнев вышестоящих, он сумел бы с ними переговорить - нужно было бы - собственную голову предложил бы в обмен.
Но сейчас он не может ничего. Совершенно ничего. Нельзя решить словом, нельзя - мечом. Даже угрожать или платить еще больше лекарям - и то бесполезно.
Почему она мужчина сейчас и что за отчаяние в мыслях её, Киса так и не могла уловить. Она - он - просто гнал коня на максимально возможной скорости, спеша в дальний замок.
Уставший мужчина сам встретил его возле порога - они поклонились друг другу. Он думал о нем со странной теплотой, походя пожал ему руку.
Красивая девушка вышла встречать его. Черные длинные волосы, заплетенные в косы, такие же черные глаза. Она кинулась к нему рывком, несмотря на выпирающий вперед живот.
- Я не могла не приехать сегодня, вы же знаете... Так рада вас увидеть.
- Не бегай, сколько раз тебе говорить! - он кивнул на живот, - тебе следует быть осторожней.
- Да ладно вам, - она махнула рукой.
- И не обнимай меня на людях. Ты давно не ребенок, - он мягко отстранил девушку.
- Ну что такого? Я вас не видела больше двух лун! - девушка сложила руки на груди и показательно отвернулась.
- Прекрати, - он произнес это жестче, чем обычно разговаривал с ней. Неужели ей самой не понять, насколько это серьезно? То, почему она сама тут. То, почему он так спешил сюда.
- Простите меня.
Он махнул рукой в её сторону.
Когда они зашли внутрь замка, встретивший его мужчина начал просить его остаться, не оставлять его.
Мелькнуло удивление - тому, что звучало это просьбой. Вежливой, но... исполнение её зависело сейчас от того, другого.
Они шли длинными коридорами, и тот, второй, как-то сам потом отстал, остался стоять в переплетении комнат. Напряженный, слишком прямой, почти...
- Вы хотели меня видеть...
Боги, он снился ей с самого детства. Но ни разу - в таком кошмаре, полном непрерывного, щемящего отчаяния.
- Я не могу ничего сделать. Простите меня. Я просто хочу последовать за вами.
- Нет, - он никогда не видит его лица в этих снах. Только голос.
- И еще. Не смей винить себя, слышал ты? Ты все делаешь правильно, всегда делал правильно. Следи за моим сыном и помогай ему, как помогал мне всегда. Это самое лучшее, что ты можешь...
Будто веревка пережимала ему горло все это время. Не давала дышать, давила на голову, рвала изнутри.
- И еще. Я не хочу видеть твоих страданий. Я мог вспылить, но не делал тебе ничего плохого, чтобы ты так печалил меня. Ну, - его голос стал гораздо мягче, - мне будет больно видеть тебя таким. Поплачь, пожалуйста, если хочешь. Тебе не нужно держаться при мне - будто бы я ни разу не видел твоих слез. И не забывай - я дал тебе очень важное поручение. Выполни до конца, пожалуйста.
Он обнимает, легко и мягко, хлопая по спине.
- Помни всегда, как я горжусь тобой. И помни, что твоя боль доставит мне ту же боль. Постарайся отпустить её.
Она проснулась в слезах, нервно сжимая кусок одеяла. Это же... снова был он? И она, которая видела его глазами своего предка. Как это странно. Верно говорила мать - не нужно было читать столько книг, не нужно было минутами стоять перед каждым его памятником и изваянием. Масамунэ-ко - их покровитель. Всего их клана. А она только тревожит его память своими странными снами. Он мертв почти четыреста лет. Этот сон... был слишком болезненным, слишком ужасным.
Двадцать пять лет. Он держал свое слово до конца и исполнил его с почти издевательской буквальностью в финале. Так, что и не придраться.
***
Иногда ей снились другие сны. Они были не менее ужасны, но ей было скорее... весело. Очень напряженно, очень быстро. Меч разрубал доспехи, резал кожу и мясо до кости. Впивался на долю секунды смертельным ударом. Они кричали - а он был сильнее их всех.
И пламя тогда горело столь ярко, что это было не описать словами.
Потом был он - он много смеялся, пил сакэ, со всей дури хлопал его по плечу - он только улыбался ему, что-то отвечая.
Держать его руки в своих - высшее мгновение счастья. Никак он не умел это выразить. Ох, как верно, глупо это выглядит со стороны. Впрочем, он давно привык. Господин понимает его без всяких слов, без всяких обрядов.
Год за годом - он так же пишет ему что-то, но уже протягивая свиток собственными руками.
Лишь иногда он ловит себя на мысли о том, что господин двигается, смотрит и разговаривает как-то совсем по-особенному. Абсолютное совершенство.
Он приходил к этому человеку говорить о чем-то. Важном и безумно неловком. Объяснял, взмахивая руками и почти огрызаясь - не на него, куда-то безвестному адресату. Сам на себя злясь, что потерял всю выдержку.
- Черт с ними со всеми, и черт с ней с женой. Так и передай отцу, - он смеется, - не терзай свое сердце, не клянись мне ни в чем. Если ты хочешь быть мне верен - будь, и я буду уважать твое право. Если сердце твое склонится к юноше или прекрасной деве - что ж, я не стану тебя вынуждать. Выберешь сам. Видишь, я могу сделать так, чтобы сердце твое было свободно любить и ненавидеть тех, кого ты пожелаешь, - он улыбнулся, - нельзя сказать, что мне не льстит немного, что выбор такого прекрасного самурая пал на меня.
Его руки прохладны, он позволяет держать их в своих.
В такие доли мгновения - кажется обманчиво-хрупким - но ей - ему, известно, что удар его тяжел и меч разит не менее смертоносно, чем его собственный.
В такие доли мгновения - он позволяет. Кисе в этих снах давно известно, что он не бог, а такой же человек. Но в такие мгновения слишком приятно думать иначе.
***
Иногда сны были совсем странными. Там она была ребенком. Мальчиком. В аккуратном кимоно, с деревянным коротким мечом за поясом. Он ввел её в заблуждение, всех подговорив.
В простой ярко-желтой юкате, со встрепанными волосами. Он... ошибся. Не признал в нем господина. Отвечал степенно, почти надменно на его вопросы, пока тот с улыбкой смотрел.
Да что же ему надо?
- ...
- Нет. Неужели не очевидно, что я - его сын? - он недоволен и почти раздражен. Лица в этих снах по-прежнему не видно, но было что-то странное в облике этого юноши, который не прекращал смеяться.
- А почему ты так недоволен? Я обидел тебя?
- Вы задаете очевидные вопросы. Очень глупо.
- А если бы тебя слышал господин Масамунэ?
- Он бы приехал сюда со свитой и не стал бы говорить со мной вот так. Он важный. Одет в цветные дзинбаори, ходит всюду со слугами. И да, - он вздохнул зло и почти обиженно, - отец бы и на минуту не оставил его одного. Прекратите, вы делаете глупо и неудобно для меня.
- Ты злишься - он присел на колени.
- Вот еще. Много чести.
Юноша расхохотался звонко, запрокинув голову.
- А что твой господин?
- Да что пристали? Я пойду и скажу отцу, - он на всякий случай смерил взглядом юкату - слишком простецки. - Что вы слишком интересовались господином. Он вас проверит и голову снесет, - она посмотрела в сторону.
Человек был слишком странным. Слишком неудобные вещи спрашивал... Шиноби?!
- Ну все. Я не хочу видеть, как ты злишься, - он взял и неожиданно обнял ребенка.
Во сне у Кисы захватило дух от возмущения.
- Мой отец. Вас прикончит.
- Неа... прости-прости... но ведь я иногда могу снимать с себя цветные дзинбаори?
Катакура глянул недобро.
- Пусть мне кто-нибудь подтвердит.
- А ты будешь так свирепо глядеть на каждого, кто приходит к тебе не в дзинбаори?
- Ко мне никто не приходит. Даже отец тут бывает редко.
- Извини, что я невольно злю тебя. Я буду приезжать почаще. Ну? Если я подарю тебе настоящий вакидзаси, ты будешь смотреть на меня менее зло?
- Мне рано вакидзаси, - в тоне явно чувствовалось нечто, похожее на "вы совсем дурак".
Потом он извинялся и кланялся, а юноша поднимал его на ноги, смеясь и извиняясь в ответ.
- Ты только на дзинбаори и смотрел, что ли? - мальчишка не поднимал взгляда от земли.
Киса резко встала, чему-то рассмеявшись. Почему ей сниться Масамунэ-ко - можно объяснить. Почему она видит там Шигенагу - кто бы разобрал. Он был хорошим воином, но никогда слишком не интересовал её.
Когда ей было пятнадцать, эти сны прекратились совсем. Он перестал умирать, перестал заботиться о ней, перестал смеяться и тревожится в неё снах. Будто что-то умерло в ней. Какой-то огромный кусок её жизни.
Киса ждала каждую ночь - но ей не снилось больше ничего. Возможно, она просто выросла.
С ангстом, мелким Шгнц и немножк намек на пейринг и все такое.
За ангст уже пошел на крышу.)
ТекстЧем-то знакомая дорога сейчас очень пыльная. Под копытами коня сухая земля взметывается ввысь. Остается клубами в воздухе, висит в нем тяжело и странно.
Как было бы легко, будь это бой. Он убил бы каждого врага, он сам бы встал под разящий меч, он растоптал бы их всех, уничтожил, разорвал бы их голыми руками на части.
Будь это чужие интриги, он бы разобрался в их сути, нанял нужных людей, отправился бы на переговоры и вывел бы все так, как нужно.
Будь это гнев вышестоящих, он сумел бы с ними переговорить - нужно было бы - собственную голову предложил бы в обмен.
Но сейчас он не может ничего. Совершенно ничего. Нельзя решить словом, нельзя - мечом. Даже угрожать или платить еще больше лекарям - и то бесполезно.
Почему она мужчина сейчас и что за отчаяние в мыслях её, Киса так и не могла уловить. Она - он - просто гнал коня на максимально возможной скорости, спеша в дальний замок.
Уставший мужчина сам встретил его возле порога - они поклонились друг другу. Он думал о нем со странной теплотой, походя пожал ему руку.
Красивая девушка вышла встречать его. Черные длинные волосы, заплетенные в косы, такие же черные глаза. Она кинулась к нему рывком, несмотря на выпирающий вперед живот.
- Я не могла не приехать сегодня, вы же знаете... Так рада вас увидеть.
- Не бегай, сколько раз тебе говорить! - он кивнул на живот, - тебе следует быть осторожней.
- Да ладно вам, - она махнула рукой.
- И не обнимай меня на людях. Ты давно не ребенок, - он мягко отстранил девушку.
- Ну что такого? Я вас не видела больше двух лун! - девушка сложила руки на груди и показательно отвернулась.
- Прекрати, - он произнес это жестче, чем обычно разговаривал с ней. Неужели ей самой не понять, насколько это серьезно? То, почему она сама тут. То, почему он так спешил сюда.
- Простите меня.
Он махнул рукой в её сторону.
Когда они зашли внутрь замка, встретивший его мужчина начал просить его остаться, не оставлять его.
Мелькнуло удивление - тому, что звучало это просьбой. Вежливой, но... исполнение её зависело сейчас от того, другого.
Они шли длинными коридорами, и тот, второй, как-то сам потом отстал, остался стоять в переплетении комнат. Напряженный, слишком прямой, почти...
- Вы хотели меня видеть...
Боги, он снился ей с самого детства. Но ни разу - в таком кошмаре, полном непрерывного, щемящего отчаяния.
- Я не могу ничего сделать. Простите меня. Я просто хочу последовать за вами.
- Нет, - он никогда не видит его лица в этих снах. Только голос.
- И еще. Не смей винить себя, слышал ты? Ты все делаешь правильно, всегда делал правильно. Следи за моим сыном и помогай ему, как помогал мне всегда. Это самое лучшее, что ты можешь...
Будто веревка пережимала ему горло все это время. Не давала дышать, давила на голову, рвала изнутри.
- И еще. Я не хочу видеть твоих страданий. Я мог вспылить, но не делал тебе ничего плохого, чтобы ты так печалил меня. Ну, - его голос стал гораздо мягче, - мне будет больно видеть тебя таким. Поплачь, пожалуйста, если хочешь. Тебе не нужно держаться при мне - будто бы я ни разу не видел твоих слез. И не забывай - я дал тебе очень важное поручение. Выполни до конца, пожалуйста.
Он обнимает, легко и мягко, хлопая по спине.
- Помни всегда, как я горжусь тобой. И помни, что твоя боль доставит мне ту же боль. Постарайся отпустить её.
Она проснулась в слезах, нервно сжимая кусок одеяла. Это же... снова был он? И она, которая видела его глазами своего предка. Как это странно. Верно говорила мать - не нужно было читать столько книг, не нужно было минутами стоять перед каждым его памятником и изваянием. Масамунэ-ко - их покровитель. Всего их клана. А она только тревожит его память своими странными снами. Он мертв почти четыреста лет. Этот сон... был слишком болезненным, слишком ужасным.
Двадцать пять лет. Он держал свое слово до конца и исполнил его с почти издевательской буквальностью в финале. Так, что и не придраться.
***
Иногда ей снились другие сны. Они были не менее ужасны, но ей было скорее... весело. Очень напряженно, очень быстро. Меч разрубал доспехи, резал кожу и мясо до кости. Впивался на долю секунды смертельным ударом. Они кричали - а он был сильнее их всех.
И пламя тогда горело столь ярко, что это было не описать словами.
Потом был он - он много смеялся, пил сакэ, со всей дури хлопал его по плечу - он только улыбался ему, что-то отвечая.
Держать его руки в своих - высшее мгновение счастья. Никак он не умел это выразить. Ох, как верно, глупо это выглядит со стороны. Впрочем, он давно привык. Господин понимает его без всяких слов, без всяких обрядов.
Год за годом - он так же пишет ему что-то, но уже протягивая свиток собственными руками.
Лишь иногда он ловит себя на мысли о том, что господин двигается, смотрит и разговаривает как-то совсем по-особенному. Абсолютное совершенство.
Он приходил к этому человеку говорить о чем-то. Важном и безумно неловком. Объяснял, взмахивая руками и почти огрызаясь - не на него, куда-то безвестному адресату. Сам на себя злясь, что потерял всю выдержку.
- Черт с ними со всеми, и черт с ней с женой. Так и передай отцу, - он смеется, - не терзай свое сердце, не клянись мне ни в чем. Если ты хочешь быть мне верен - будь, и я буду уважать твое право. Если сердце твое склонится к юноше или прекрасной деве - что ж, я не стану тебя вынуждать. Выберешь сам. Видишь, я могу сделать так, чтобы сердце твое было свободно любить и ненавидеть тех, кого ты пожелаешь, - он улыбнулся, - нельзя сказать, что мне не льстит немного, что выбор такого прекрасного самурая пал на меня.
Его руки прохладны, он позволяет держать их в своих.
В такие доли мгновения - кажется обманчиво-хрупким - но ей - ему, известно, что удар его тяжел и меч разит не менее смертоносно, чем его собственный.
В такие доли мгновения - он позволяет. Кисе в этих снах давно известно, что он не бог, а такой же человек. Но в такие мгновения слишком приятно думать иначе.
***
Иногда сны были совсем странными. Там она была ребенком. Мальчиком. В аккуратном кимоно, с деревянным коротким мечом за поясом. Он ввел её в заблуждение, всех подговорив.
В простой ярко-желтой юкате, со встрепанными волосами. Он... ошибся. Не признал в нем господина. Отвечал степенно, почти надменно на его вопросы, пока тот с улыбкой смотрел.
Да что же ему надо?
- ...
- Нет. Неужели не очевидно, что я - его сын? - он недоволен и почти раздражен. Лица в этих снах по-прежнему не видно, но было что-то странное в облике этого юноши, который не прекращал смеяться.
- А почему ты так недоволен? Я обидел тебя?
- Вы задаете очевидные вопросы. Очень глупо.
- А если бы тебя слышал господин Масамунэ?
- Он бы приехал сюда со свитой и не стал бы говорить со мной вот так. Он важный. Одет в цветные дзинбаори, ходит всюду со слугами. И да, - он вздохнул зло и почти обиженно, - отец бы и на минуту не оставил его одного. Прекратите, вы делаете глупо и неудобно для меня.
- Ты злишься - он присел на колени.
- Вот еще. Много чести.
Юноша расхохотался звонко, запрокинув голову.
- А что твой господин?
- Да что пристали? Я пойду и скажу отцу, - он на всякий случай смерил взглядом юкату - слишком простецки. - Что вы слишком интересовались господином. Он вас проверит и голову снесет, - она посмотрела в сторону.
Человек был слишком странным. Слишком неудобные вещи спрашивал... Шиноби?!
- Ну все. Я не хочу видеть, как ты злишься, - он взял и неожиданно обнял ребенка.
Во сне у Кисы захватило дух от возмущения.
- Мой отец. Вас прикончит.
- Неа... прости-прости... но ведь я иногда могу снимать с себя цветные дзинбаори?
Катакура глянул недобро.
- Пусть мне кто-нибудь подтвердит.
- А ты будешь так свирепо глядеть на каждого, кто приходит к тебе не в дзинбаори?
- Ко мне никто не приходит. Даже отец тут бывает редко.
- Извини, что я невольно злю тебя. Я буду приезжать почаще. Ну? Если я подарю тебе настоящий вакидзаси, ты будешь смотреть на меня менее зло?
- Мне рано вакидзаси, - в тоне явно чувствовалось нечто, похожее на "вы совсем дурак".
Потом он извинялся и кланялся, а юноша поднимал его на ноги, смеясь и извиняясь в ответ.
- Ты только на дзинбаори и смотрел, что ли? - мальчишка не поднимал взгляда от земли.
Киса резко встала, чему-то рассмеявшись. Почему ей сниться Масамунэ-ко - можно объяснить. Почему она видит там Шигенагу - кто бы разобрал. Он был хорошим воином, но никогда слишком не интересовал её.
Когда ей было пятнадцать, эти сны прекратились совсем. Он перестал умирать, перестал заботиться о ней, перестал смеяться и тревожится в неё снах. Будто что-то умерло в ней. Какой-то огромный кусок её жизни.
Киса ждала каждую ночь - но ей не снилось больше ничего. Возможно, она просто выросла.
ну и вовсе не такой уж и ангст, если знать, почему ей сны перестали сниться)
где опять вас хороню О_оНу да.
Шгцн и не претендует в этой жизни - она вполне себе взрослая дама лет на 15 старше Алекса и вообще воспринимает его как
пиздюка сопливогокороче, между ними в этом воплощении ничего нет))Ангст тут только в первой части, по вполне понятным причинам.
Эльвер, Да я только "за" ваше воплощение.
но в этом - до последнего буду считать вас зазнавшимся пиздюком.что не мешает мне за вами присматривать)