Личный фанонный имхо-шный укур.
Анимамунди, Рутберг-центрик.
Написано по Старшим Арканам, сюжет - притянут по одной из возможных трактовок каждого.
Детство, отрочество, юность и прочие времена и стороны жизни.
Пока что я пощажу ленту - выложу только половину накатанного. Был бы третий, да только спать пора XD
МагI Маг.
На полу лежит внушительная гора всевозможных книг: практических пособий по алхимии, философских трактатов, мистических учений, сборников заклинаний... Рутберг сидит перед этим завалом, осторожно открывая каждую обложку, определяя общее направление издания и помещая его на верх одной из стопок. Занят он этим вот уже второй час. Время от времени Рутберг поднимается с пола, не в силах более сидеть над этой сортировкой, которой не видно конца. Он поятгивается, подходит к окну, делает пару кругов по подсобке, рассчитывая, сколько еще фолиантов ему предстоит разобрать и ко скольки примерно закончится его работа.
Граф Сэндвич дал ему около пары недель на то, чтобы привести заброшенную алхимическую лавку в порядок с тем, чтобы его воспитанник мог торговать всем необходимым для занятий мистической наукой. Благо, Рутберг и сам проявил к этомй живой интерес - ему всегда представлялось удачей иметь доступ к стольки редким, порой единственным в своем роде памятникам философской и религиозной литературы.
Книги, банки, пробирки, перья, черепа, амулеты... Рутберг проходит мимо стеллажей, останавливаясь перед наиболее заинтересовавшим его предметом, порой снимая его с полки, дабы обстоятельно рассмотреть со всех сторон. Чихая от пыли, критически оглядывает каждое из магических приспособлений, годами не знавших ухода, бережно стирает тряпкой белую пыльевую вуаль и ставит артефакт на место.
Старая, истрепанная временем колода карт. Человек с десятью мечами в спине, нищие под витражным окном, крестьянин, собирающий урожай, Смерть в латах, верхом на вороном коне. Кантарелла рассматривает карты одну за другой, иногда быстро пролистывая, иногда по минуте вглядываясь в детали изображения. Книгу с трактовками он находил гораздо раньше, но, не имея колоды, не придал ей особенного значения. Тихая, теплая энергия, которая ощущалась почти физически, странные, завораживающие изображения людей, которые жили, веселились, сражались и умирали под четырьмя мастями...
Ночь застала Рутберга за очередной трактовкой. Он раскладывал таро на разные манеры, время от времени сверяясь с книгой, но твердо поставив цель получать ответы на свои вопросы, спрашивая у карт и составляя историю самостоятельно, без книжной подсказки. На часах уже одиннадцать, и Кантарелла смотрит на темноту в окне без всякого энтузиазма - сегодня у него два убийства. Юноша бережно убирает колоду в ящик, благодаря высшие силы и сами карты за свою первую тренировку. Встает из-за стола, очаровательно улыбается зеркалу, поправляя белокурую прядь волос и тут же тяжело, обреченно вздыхает, выходя за дверь лавки. Ночь, знакомая даже в полутьме дорога в Клуб... А перед глазами - неотступно человек, пронзенный десятью клинками насквозь.Верховная Жрица II Верховная Жрица.
Дэшвуд стоит,оперевшись на крест и растерянно смотрит на Кантареллу, из всех сил стараясь скрыть недроумение. Таким юного заклинателя Агатион видит, пожалуй, впервые. Тихий, молчаливый, всегда какой-то слишком печальный и задумчивый юноша. Он часто переходит в своей речи почти на шепот, меланхолично растягивает слова, и имеет всегда удивлялвшую Дэшвуда привычку извиняться перед уже трупом своей очередной жертвы - Агатион хорошо помнил, как смеялся граф над этой "паталогической вежливостью" своего любимца.
Сейчас Рутберг совершенно, до неверия другой. Он уверенно, твердо, исполненный мрачной и торжественной решимости, расчерчивает ритуальным кинжалом что-то в воздухе, затем убирает его в одежды, поднимая с земли посох, поверхность которого принимает и отражает лунный свет и едва не горит этим дважды отраженным сиянием. Кантарелла прекрасен в этот момент, невыносимо, сметрельно прекрасен, со своими изящными, увешанными кольцами пальцами, с жестким, ледяным почти взглядом... Рутберг, почти не останавливаясь, читал заклинания, и из его уст они звучали еще таинственней, будто страшная, трагичная загробная песнь разносилась над кладбищем. Так чудесен, так величественен, так... В то же мгновение яркая вспышка света прервала это созерцания обряда, и Дэшвуд едва не закричал, увидев десятки теней - бесплотных, уродливых, агрессивного вида духов. Но Кантарелла, видимо, видел и озузал их пристутсвие еще до начала ритуала и оставался все так же спокоен, громко и отчетливо произнося слова древней молитвы.
Агатион не сразу заметил, как его напарник препвал свои экзорцистские опыты и стоял явно довольный, с гордой и превосходительной улыбкой оглядывая пространство, которое другому человеку показалось бы просто сплошь занятым крестами и ровными холмами могил.
Дэшвуд хотел было как-то пошутить насчет тех самых духов, которых, по всей видимости, более не было поблизости, но не мог найти иных слов, кроме выражений восхищения.
- Ру, ты... так великолепен сегодня! Я, право, даже не ожидал от тебя! - Агатион полушутливо поклонился заклинателю, так и не видя полного нежности и признательности взгляда, обращенного в этот момент в его сторону.